— Если я увижу хоть одну разбитую духанскую рожу… — тут он осекся, потому что заметил в строю физиономию Шахова, на которой места живого не было — Шахов! Что у тебя с лицом?
Шахова пихнули локтем, и он ответил голосом, хриплым от неожиданности:
— Упал.
— За шиздеж буду наказывать особо, — сказал ротный.
— Повторяю вопрос: что у тебя с лицом?
— Упал, — монотонно повторил Шахов.
— Старшина, роте стоять. Шахов — в канцелярию шагом марш, — скомандовал железным голосом ротный.
Заведя Шахова в канцелярию, ротный плотно затворил дверь и сказал:
— Ладно, солдат, теперь ты можешь мне рассказать, кто тебя лзбил.
— Я упал.
— Ладно, добро, расскажи, как ты упал, — устало вздохнул ротный, закуривая. — Только поподробнее.
— Пошел ночью в туалет, споткнулся на пороге, было темно… ~— забормотал Шахов.
— Хватит, — оборвал его ротный. — Уже не в первый раз ты пичкаешь меня бреднями. Теперь этот номер не пройдет.
— Я упал, товарищ капитан.
Ротный снял шапку, потер лоб и вздохнул.
— Шахов, послушай, ну невозможно при падении на пол удариться обеими сторонами лица одновременно, понимаешь, невозможно, — он встал, подошел к Шахову, взял его за плечо. — Ты че, боишься, да? Боишься, что тебя потом за это?..
Он несколько секунд подумал. — А ну раздевайся!
— Чего?! — испугался Шахов.
— Раздевайся, живо!
— Не буду.
— Что?! — заорал ротный. — Да ты с ума сошел, солдат! Выполнять приказание!
Шахов, дрожа, начал раздеваться, в глубине души надеясь, что ротный не будет требовать снять все.
— Догола, — уточнил ротный. Тяжело вздыхая, Шахов разделся догола.
— Ё-пэрэсэтэ, — протянул ротный, осматривая его. — Да на тебе ж места живого нет, солдат!
Шахов молчал, прижимая шмотки к животу и опустив глаза.
— Кто это сделал? Живо!
— Солдаты из другого подразделения, в столовой, я их не знаю, — соврал Шахов.
— Ладно, допустим, — кивнул ротный. — А лицо?
— Тоже.
— Шиздишь.
— Почему?
— Потому что сразу не сказал. Шахов промолчал.
— Ладно, предположим, насчет синяков на теле я тебе поверил. Столовая, солдаты из другого подразделения и так далее. Но ты мне сейчас скажешь, кто дал тебе по морде. Это ведь был кто-то из нашей роты, верно?
Шахов не ответил. Ротный подошел к нему вплотную.
— Ладно, солдат, давай по-честному, как мужчина с мужчиной. Кто это сделал? Я же знаю, ты честный и порядочный солдат, Шахов. И тебя так же, как и меня, возмущают неуставные взаимоотношения в армии. Это действительно большое зло, Но я, в одиночку, мы, офицеры, не можем искоренить это зло без помощи солдат, без твоей помощи, Шахов. Скажи мне, кто это сделал, и я искореню дедовщину в роте. Скажи, не бойся, никто не узнает. Шахов молчал.
— Ну не понимаю я тебя, Шахов, хоть убей, не понимаю! — всплеснул руками ротный. — Тебе же дали по морде. Неужели ты не хочешь, чтобы эти мерзавцы получили по заслугам? Разве лучше будет, если они останутся безнаказанными и будут и дальше творить свои преступные делишки?
Сил сопротивляться не было. Хотелось поскорее одеться и уйти отсюда. Шахов чувствовал, что еще одно усилие ротного, еще одна — последняя — капля, и он скажет. Ротный, кажется, тоже это чувствовал. Его голос стал тихим и вкрадчивым.
— Я же все равно должен кого-то наказать за это. Ты ведь не хочешь, чтобы были наказаны невиновные? — ротный подождал несколько мгновений и продолжил: — Давай сделаем так. Я сам попробую угадать. А ты только говори «да» или «нет», ладно?
Шахов не ответил.
— Ну, давай попробуем. Лавочкин?
— Д-да, — вырвалось у Шахова.
— Отлично. Рзаев?
— Нет.
— Ненашев?
— Нет.
— Седловицкий?
— Да.
— Хорошо. Еще кто-нибудь?
— Нет.
— Молодец. Все. Одевайся?-чего голым стоишь? — дернул подбородком ротный.
Он надел шапку и подождал, пока Шахов натянет свою одежонку.
— Готов? Пойдем.
Когда они вышли перед ротой, капитан Марченков сурово оглядел стоящих по стойке «смирно» солдат, подтолкнул вперед Шахова и сказал:
— Значит так, военные, Шахов мне все рассказал. Седловицкий! Лавочкин! Э, Лафет, к тебе обращаюсь! Два шага из строя шагом марш!
Алик Седловицкий и Лафет сделали два шага из строя и разом обернулись лицом к шеренге.
— Седловицкий! Лавочкин! Предупреждаю вас при всей роте: если еще хоть раз узнаю, что вы кого-то избили, сурово накажу. Понятно?
— Так точно! — рявкнули в один голос Алик с Лафетом.
— Встать в строй! Они встали в строй.
— Значит так, повторяю еще раз, чтобы до всех дошло: за каждое нарушение дисциплины отныне буду безжалостно наказывать. Все. Старшина! — ротный обернулся к Баринову. — Действуйте по распорядку дня.
— Есть, товарищ капитан, — козырнул Баринов. — Рота! Продолжить уборку помещения! Все, разойдись.
Рота разбрелась по расположению. К Шахову подошли Алик и Лафет.
— Ты зря это сделал, парень, — негромко, но с нажимом сказал Алик. — Теперь готовься: после отбоя поговорим.
— Жопу разминай, — мрачно посоветовал Лафет. Шахов испуганно молчал.
— Э, дневальный! — рявкнул Алик в сторону выхода. — Головой мне отвечаешь, чтобы Серун опять никуда из роты не слинял. Все понял?
Все началось после отбоя. Алик с Лафетом, хорошо обкуренные, затащили Шахова в туалет и начали бить. Без объяснений. И так все было понятно. Они били его долго и упорно, били руками, пока он не упал, били ногами, топтали, лупили швабрами, пока еще шевелился. Потом остановились передохнуть.
Шахов с пола отстраненно смотрел на них, уже мало понимая, что происходит и почти совершенно утратив связь с действительностью. Боль воспринималась им где-то на краю сознания, как у калеки, у которого ноет на перемену погоды давным-давно ампутированная нога.