Штабная сука - Страница 106

106

Блин, и ведь понимаю, что нехер о нем думать, что все равно я ничем не смогу ему помочь, что каждый сам себе доктор, и никто за него его проблемы решать не будет, и если хватит у него силы и фарта, то два года как миг пролетят, и все — домой, а если не хватит, то превратятся эти два года в добрую тысячу, и ничего тут не попишешь…

Снова взялся за штангу, кое-как домучил грудь и попытался заняться широчайшей. Нет, и все. Глухо, как в танке.

Да что ж ты, козел, навис-то надо мной, а?! Что ж тебе от меня надо? Что, пойти в твою роту вместо тебя служить? Или лишние два года вместо тебя здесь торчать? А то еще повеситься вместо тебя?.. Да отстань ты, не мурыжь!.. Не-а. Прилип, как банный лист.

И тут-то началось у меня форменное гониво — как по драпу. Виноват — и все тут. Виноват. Во всем виноват. Что тупой. Что кровожадный. Что всех на свой аршин меряю. Что Коту голову дурней своей заморочил, а ему, может, по-другому надо было. Что той дракой под казармой его подставил. Что, наоборот, мало побил. Что не взорву весь этот корпус к чертям собачьим. Что… Виноват, короче.

Да пошел ты в жопу, козлина! Да на кой хер мне сдался такой зема, в натуре! Что, своих проблем мало, что ли?.. А оно мне — ВИНОВАТ! Хоть ласты клей…

Да пошло оно все… Да пошли они все… Да пошел и я за ними…

Ну, и пошел. В казарму. Потому что, при таких раскладах, какой уж тут кач? Эх, зема, зема…

Вечером мы с Оскалом никуда не пошли: очень хотелось спать. Решили сегодня выспаться, чтобы завтра (или послезавтра) со свежими силами ка-ак… Но естеавенно, — с нашим-то фартом! — спать нам не дали. Кстати, я уже подметил, так всегда бывает: если шляешься ночами — то и шляйся себе, никто ничего, а если в кои-то веки с отбоем — как приличный — ляжешь спать, так обязательно какая-нибудь падла тебе спать и не даст.

Да. В этот раз было то же самое. И двух часов с отбоя не прошло, лично я еще первой пары снов не разменял, как вдруг просыпаюсь от дикого вопля дневального:

— Рота, подъем! В ружье!

Блин, да какое, на хер, ружье? Спи давай, и другим спать не мешай. Так дневальному кто-то, кто поближе к выходу спит, и объяснил. С посылом сапога в голову.

Но дневальный, гад, не унимается! Спрятался за угол и орет оттуда:

— Рота! Тревога! Подъем!

Поток матов удвоился, в сторону тумбы пролетели один за другим два табурета.

Думаете, помогло? Не-а. Только усугубило: дежурный свет врубил, потом сигнализацию в оружейке, и уже двое дневальных хором орут про какую-то тревогу.

Ну, только для того, чтобы к херам перебить весь наряд по роте, я поднимаюсь и иду к тумбе. За мной, матерясь, бредут Оскал, Чернов, Хохол и другие.

— Живее, десантники! — пыхтит у входа толстый оперативный дежурный, майор-танкист. — Время дорого!

Видать, действительно что-то серьезное.

— Да чего случилось-то, товарищ майор?

— ЧП…

Ясное дело, что ЧП. Нас за другим и не «тревожат»,

— В мехполку, в карауле беда, — майор трясет щеками и нервно закуривает. — Один кадр, караульный, дорвался до пирамиды и положил чуть ли не весь караул.

Ого, круто! Сильный кадр: у них там, в мехполку, караул всегда за тридцать человек набирается.

Сон как рукой сняло. Мы бегом кидаемся одеваться. Майор идет за нами в расположение.

— Так что, всех положил?

— Ну-у… почти: смена на постах стояла, да еще двум-трем удалось из караулки спастись.

Нервничает майор — труба! Пахнет ему уже капитанскими погонами и трупным запахом убитой карьеры.

Кидаемся в оружейку. Так, АКСУ, запасные магазины, патроны, подсумок. Готов! Следующий!.. Готов! Следующий!.. Готов!

Чернов отобрал человек десять, лучших. Выскакиваем на лестницу. Где-то внизу топочут ребята из второй роты, сзади пыхтит майор-дежурный.

— Так куда он подался, товарищ майор?

— Кто?

— Да стрелок этот.

— Говорю ж вам, там он сидит… А офицеров мы ваших оповестили, так что…

— Где «там»?! — даже притормаживаем от неожиданности мы.

— Как где. В караулке.

Ого! Случай серьезный. Когда человек убил и в бега подался, это значит, что инстинкт самосохранения у него работает, боится он, то есть все нормально, не боец. Перемкнуло, пострелял, потом остыл, испугался и побежал. Ничего опасного. Таких мы брали, берем и брать будем. А вот если он не бежит, если ждет, значит труба дело, значит, он себя уже похоронил, смерть ему не страшна, и поэтому будет он стоять до конца. Это уж похуже зэка будет: тот еще иногда сдается, этот — никогда.

Через пять минут быстрого бега прибываем на место. Караулка мехполка — не отдельное здание, а просто блок в здании штаба части. Двери закрыты. Свет в окнах за разбитыми стеклами не горит. Вокруг уже какие-то мазут-чики лежат с автоматами. Чуть поодаль — кучка офицеров. Чернов рапортует, залегаем. Правее занимают позицию ребята из второй роты.

Проходит минут десять. В окнах караулки — никакого движения.

Вперед с мегафоном в руках выходит оперативный дежурный:

— Солдат! Ты окружен! Выбрось оружие в окно, потом выходи с поднятыми руками!

Тишина.

— У тебя нет выхода! Сдайся — и ты смягчишь свою участь.

В одном из окон что-то мелькает, и тарахтит автоматная очередь. Майор рыбкой ныряет куда-то в сторону. Тотчас по окнам лупят штук десять автоматов.

— У него там боеприпасов — батальон уложить хватит, — бормочет кто-то рядом.

К нам, пригнувшись, подбегает один из офицеров.

— Ребята, пора за дело!

— Есть.

В этот момент из караулки доносится звук одиночного выстрела.

— Застрелился? — с надеждой произносит офицер, прислушиваясь.

В караулке тихо.

— Застрелился, застрелился, — побежало по цепи. Все снова слушают. Тишина.

106