Штабная сука - Страница 105

105

И хорошо так сходили! В общем, после этого стал я там бывать довольно часто — и с Оскалом, и без.

А чего? Дело молодое, здоровое…

Глава 5

Сегодня была моя очередь работать в парке. Был обычный ПХД, парко-хозяйственный день. После развода батальон пришел в парк и растасовался по своим бээрдээмкам. Поставив задачу духам, Гуляеву с Банником, я улегся на броню, к башне, и закурил.

Мы с Оскалом всегда ходим на работу в парк по очереди: просто облом торчать там каждый день, все равно ведь дурака валяешь. Совсем не прийти нельзя: вдруг какой начальник с паливом нагрянет. А так один из двух — либо я, либо Оскал — всегда на месте и в случае чего всегда может отмазать другого, мол, все нормально, товарищ майор, сержант такой-то здесь, не дезертировал, в бега не подался, а так, просто отошел на минутку, может, по нужде, а может, за рожковым ключом на десять к соседям пошел. Вот у соседей и спросите. А соседи, ясное дело, всегда подпоют, мол, только что видели, во-он в ту сторону побрел. Ну и так далее.

День сегодня выдался солнечный и жаркий, как почти все летние дни здесь. Климат очень сухой. От океана далеко, вот тучи дождевые и не долетают. На моей памяти за полгода только один дождь и был. Паршивый такой дождичек, так, кончик носа намочил и увял.

Летом здесь жарко, а зимой холодно. Очень. По крайней мере, так старослужащие рассказывают. Мол, на учениях, где-нибудь на Долге, вышел ночью из палатки по нужде, присел за бээрдээмку — и примерз.

Но сейчас, слава тебе яйца, лето. Жарко-жарко. Сопки, долина, линии пограничной колючки — все тонет в каком-то желтом, горячем мареве. Плывет, тает, переливается, как… ну, как в парах горящей соляры. Все вокруг — по форме «голый торс». Я тоже попотел, помаялся да и разделся до пояса. На такой жаре даже сигарета не в кайф. Блин, кажется, что потеешь даже изнутри.

Лежу. Кочумаю. Позади машины Банник шуршит, порядок внутри наводит, спереди Гуляев чинит тент. А я — на броне, с закрытыми глазами — лежу, думаю о чем-то своем. Как сзади тишина — значит, Банник завис, как спереди — Гуляев шлангует. Матернусь, расторможу того, другого и снова кочумаю.

Но вот часа через два работы я вдруг заметил, что материться мне приходится что-то уж очень часто. Пришлось подняться, спрыгнуть на землю.

— Ну вы че, ребята? — говорю. — Может, хватит вальта гонять?

У обоих глаза честные, что у замполита на политинформации.

— Че уставились?

Молчат. Блин, на такой жаре ничего делать не хочется. Собираюсь с силами.

— Поймите, ребята, мне вас тут припахивать и на хер не нужно, мне и так хорошо. Была б моя воля, я вообще бы всю армию на дембель отправил.

Они улыбаются.

— Так вот, но если заявится кто-то из начальства и начнет сношать Муму, почему работа стоит, у меня будут неприятности, у вас будут неприятности… На хера этот цирк? Вы ж поймите, ребята, никто от вас не требует, чтобы эта работа была сделана: это не гражданка и не дембельский аккорд. В Советской Армии от вас требуется другое — видимость работы. Ясная видимость напряженной работы. Понятно?

— Это как, Андрей? — спрашивает Банник. Я вздыхаю, пожимаю плечами.

— Как, как… Сами, что ли, не знаете? Бодренько так зашуршали, засуетились, огонь в глазах, шум, звон… Понятно? И уж эту видимость вы мне здесь обеспечьте, лады?

Кивают. Я возвращаюсь на броню и пытаюсь задремать. Мимо кассы: они с таким шумом обеспечивают видимость, что задремать совершенно невозможно.

Лежу, вспоминаю ночь. Да, мы с Наташкой дали копоти!.. Заходов пять или шесть, наверное, сделали, и на койке, и на полу, и один раз даже на столе… И, знаете, такое ощущение, что прямо жрали друг друга живьем… Все это как-то… до дрожи в руках, до скрипа зубов, до крика, до какого-то сумасшествия… С яростью с какой-то, с жестокостью, с когтями, чтоб кайф через боль, чтобы крышу сорвало и расколотило на мелкие кусочки…

И вот лежу и вдруг вижу, как склоняется надо мной Наташка — убей, не пойму, откуда она здесь взялась, — улыбается так, мол, давай, парень, глаза полузакрыты, и руки ко мне тянет. Ну, я, конечно, хватаю ее за руки и тяну к себе: иди сюда, родная, иди, щас мы с тобой джаз устроим!.. А она вроде и хочет, но не дается, сопротивляется, и жарко — труба. Я тяну — она ни в какую. Тяну сильнее, убалтываю, да чего, мол, ты тормозишь, девочка, сейчас мы с тобой — не пугайся — в бээрдээмку заберемся, никто нас и не увидит. А она — нет и все. Я, честно, даже растерялся. А Наташка вдруг открывает рот и говорит — даже страшно стало — мужским голосом: «Просыпайся, Андрей, на обед пора!» Я как вскинусь!.. Блин, а надо мной Гуляев склонился, улыбку давит и руки так осторожно-осторожно из моих высвобождает.

Вот сука, так это все сон был?! А жаль… Я встал, привел себя в порядок, обозвал ухмыляющихся Банника с Гуляевым козлами и побрел на обед.

После обеда в парк идти я обломился. Надо бы, конечно, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Отправил на работу духов своих, а сам зашел в гарнизонный продмаг, курева купить, и направился в зал.

Мне повезло: в зале было пусто. И я тихонечко, не торопясь, принялся нагружаться. Лучший способ от головной боли, честное слово. Разогрелся, сделал стретчинг и взялся за мышцы груди. Начал с жима лежа. И вот, блин, что получается: первый раз пожал, потом второй, и чувствую, что-то не клеится, не ухожу в железо целиком, где-то на отшибе мозгов притаилось что-то и так, знаете, мешает, как заусенец, не дает сосредоточиться. Что за херня?

Я штангу бросил и оглядываюсь по сторонам, пытаюсь понять, в чем тут дело. Глядь на скамейку и вспоминаю, что вот на ней Кот сидел, ждал, когда мы с Семирядченко боксировали. И тут до меня доходит: это ж зема мой со всеми своими базарами, проблемами и чурбанами из головы нейдет! Ни в какую. Как, знаете, «шаг вправо, шаг влево…» Так вот он, гад, как раз этих шагов и не делает. Засел намертво.

105