Штабная сука - Страница 9

Частенько среди бурых офицеров встречаются «заскоки», В соседней роте был такой заскок, лейтенант Б. Так вот, он был «стрелок». Повсюду таскал с собой свой ПМ и лупил из него везде, где можно и где нельзя. Однажды в окошке продсклада увидел мышь. Что тут началось! Всех из склада повыгонял и полчаса там с мышами перестреливался. И еще любил ворваться в роту, подбежать к стоящему на тумбе дневальному и, приставив к его виску взведенный ПМ, требовать рапорт о дам, как проходил наряд.

Еще был у нас заместитель командира бригады по тылу подполковник В. по кличке «Бугай» или «Бычара». Грузный, краснорожий и дубовый до самозабвения. Любимое дело — напиться, обмочиться и валяться в коридорах штаба тыла, развлекая присутствующих. Домой его приходилось волочь писарям, и они компенсировали это тем, что роняли его в каждую лужу.

Или вот комбриг «развлекался» — строил на плацу всю бригаду, командовал офицерам и прапорщикам шаг вперед, приказывал снять правый сапог и носок и лично проверял «помывку ног и подстрижку ногтей»,

Мироощущение этих людей всегда было для меня тайной за семью печатями. Ведь они тоже что-то чувствуют, видят, пытаются думать…

А уж если офицер на тебя за что-то зуб заимел, то это все. Либо он тебя посадит или задрочит, либо ты его хлопнешь.

САМОВОЛКИ

Раз уж мы заговорили об «общении» старослужащих и офицеров, не упомянуть о самоволках просто нельзя. В армии казарменного типа, построенной на основе всеобщей воинской повинности, без самоволок не обойдешься. Даже если организуешь в пределах части видеосалон, кафе и бордель. Потому что в большинстве случаев солдаты бегают в самоволки не поразвлечься, а хлебнуть сладкого воздуха свободы.

Попав в армию и получив вместо какого-никакого комплекта гражданских свобод почти тюремную замкнутость существования, солдаты только и думают о зазаборном мире, с нервной дрожью выглядывают в непреодолимый зазор КПП и с плохо скрытым волнением чуть ли не обнюхивают счастливых обладателей увольнительных билетов («увольняшек»). Естественно, что когда военнослужащие получают некоторую толику личной свободы, их уже не остановить. Они словно с цепи срываются.

Итак, о самоволках. Они бывают двух видов: «на ура» и «умные». Самоволка «на ура» проста и незатейлива, как мысли прапорщика: солдат, в чем стоял (хэбэ или комбез, сапоги, пилотка), мотанул через забор и, прячась от патрулей и офицеров, направился туда, куда ему нужно. Так опрометчиво ведут себя люди неопытные или те, у кого нет другого выхода. Основная часть старослужащих предпочитает «умную» самоволку. Заранее, у знакомого писаря, выправляется «увольняшка», солдат надевает парадку и спокойно идет через КПП в город. Или у приятеля-каптера хранится гражданская одежда. «Самовольщик» переодевается в нее, махает через забор и опять же — в город. Солдат, идущий в «умную» самоволку, должен опасаться только знакомых офицеров и поэтому чувствует себя гораздо более уверенно.

Есть еще один способ, который и самоволкой-то назвать нельзя. Солдат просто просит (выменивает или «выцыганивает» другим способом) у офицера «увольняшку» и выходит за ворота части уже на совершенно законных основаниях.

Существуют, однако, и не входящие в эту классификацию способы. Так, например, наш каптер Алико К. обожал ходить в самоволку в лейтенантском мундире. Гораздо проще вырываться за КПП водителям командирских машин. Сел да поехал, куда тебе надо. Ваишники только честь отдают на перекрестках.

Цели самоволок могут быть совершенно различными — от «прорыва» на почту, чтобы лично послать домой телеграмму с просьбой о скорейшей высылке денег, до визита к некоей весьма близко знакомой даме.

Самоволки бывают дневные и ночные. Естественно, ночные — строго «к бабам-с». В пяти километрах от наших казарм находились общежития швейной фабрики. Каждую ночь туда двигалась достаточно многочисленная процессия, которая каждое утро к подъему той же дорогой возвращалась обратно.

ДОСУГ

В свое время Олег Басилашвили сказал, что на каждого советского человека из отпущенных на культуру средств приходится по три копейки. Не густо. Впрочем, мы в армии не имели и этого.

Культура и наша армия — понятия совершенно не совместимые. Так же невозможно совместить самосознание солдата как унитарного патрона в обойме и самосознание человека, имеющего национальность.

Помню, когда нас, свеженьких духов, на грузовике везли со станции в часть, мы пели украинские народные песни, и знакомые с детства слова и ноты были некими психологическими рессорами, смягчавшими для нас восприятие суровых армейских реалий. Когда мы хотели, чтобы сержант нас не понял, то говорили между собой по-украински и были рады, что, кроме общего с сержантом мира, есть только наш, национальный мир, воздухом которого мы можем дышать в армейском чаду. Однажды мы пошли в самоволку и в горсаду совершенно случайно услышали по радио песню «Несе Галя воду». Боже мой, это было как поцелуй матери! Мы плакали как дети. Но человек в армии быстро перестает быть украинцем, узбеком или армянином. Официально он именуется «советский солдат», а неофициально превращается в «хохла», «чурку» или «ару». Пусть люди еще помнят родной язык. Армия нивелирует, смешивает всех в интернациональный винегрет: для того, чтобы пулемет стрелял, патроны должны быть одного калибра. И уже через год службы национальное самосознание человека выражается только в одном — в ненависти к представителям других народностей.

Да и кто будет помнить о своей национальности, когда вокруг — прозрачные стеклянные стены и каждый день надо драться за свою жизнь!