Он вскочил, отпихнув ногой табурет, и забегал по боксу.
— Ну какого черта набирать в армию всех этих уродов, а потом два года с ними тут париться? И ведь ладно бы обманывали! Так нет, действительно ведь травятся и режутся, не понарошку, взаправду, мля, по собственной воле! И мужества хватает! А нормально служить — не хватает, мля! Вот ты объясни мне, почему, а? Скажи! Шахов!
Он посмотрел на Шахова, ожидая хоть какой-нибудь реакции, потом безнадежно махнул рукой:
— А-а, чего с вами, придурками, говорить! Вы же все, мля, ненормальные! На всю голову. Вон недавно один с двадцать первого километра, из стройбата, такой же, как ты, задроченный, мля, положил руку, слышишь ты, правую руку положил под колеса рельсового подъемного крана. Сам, понимаешь, сам положил, по своей собственной воле, камикадзе гребаный! Иногда кажется, объяви по частям, что, мол, для комиссации надо харакири сделать — полкорпуса завтра бы свои кишки по плацу собирало. Служить, видите ли, невмоготу уже! Задрочили мальчиков! Так вот этой самой рукой разворотить парочку рож у него кишка тонка, а на рельсы ее положить… Чокнутый, мля! Калека же теперь, на всю жизнь калека. Тут не только ложку держать, подрочить, мля, как следует не сможет! А-а, да что там говорить…
Израсходовав запал, военврач устало опустился на табурет, взглянул на Шахова и уже спокойнее сказал:
— Что ж вы за люди такие, косари? Что у вас за мужество такое странное, направленное на себя?
Он тяжело вздохнул, покачал головой и безнадежно махнул рукой.
— Ты хоть слышишь-то меня, Шахов, а? Ау, солдат!
— Слышу, — монотонно, не меняясь в лице, ответил Шахов.
— И то ладно, — он несколько секунд не спускал с Шахова внимательного взгляда. — Да че там говорить! Ты ведь и дальше будешь косить. Верно? Молчишь. Играешь в дерево. Молчи-молчи. И сам знаю, что будешь. Но ты вот послушай, что я тебе сейчас скажу, солдат. Внимательно послушай. Недели через три у тебя выписка, верно? Так вот, если ты снова что-нибудь мне выкинешь из той же серии, то я тебя посажу. Понял, да? Слово офицера, посажу. За каким хером мне нужны твои проблемы; солдат? Я же не маршал Соколов, верно? Решай-ка их сам, понял меня? А не можешь, так пусть ротный твой со взводным, замполиты там разные их за тебя решают. Они твои командиры и начальники, они за тебя отвечают, им за это деньги платят. А мне и своих проблем — выше крыши. Ясно тебе?
— Ясно.
— Все, отдыхай, — военврач поднялся, запахивая халат.
— И запомни: закосишь — посажу.
Шахов проводил военврача взглядом и закрыл глаза. Чудовище было сильнее, чем он мог себе представить. Его лапы доставали туда, куда, казалось бы, не могли достать. И это тело, в распахнутом халате, с майорскими погонами, оно тоже было от Чудовища, оно снабжало Пасть пищей. Надо было его остерегаться…
Чудовище выдержало два первых его удара и подползало все ближе, распространяя вокруг острый запах гниения и смерти. Надо было сконцентрироваться и нанести третий удар, последний, решающий, чтобы он вернул Пасть в ту бездну, из которой она выползла.
Он понял кое-что. Не надо насиловать свое тело. Тело само знает, что ему делать, Надо полностью отделиться от него, спрятаться в самый укромный его уго лок, чтобы тело имело возможность функционировать свободно, по законам того мира, в котором находится, по законам мира тел.
И он предоставил телу полную свободу, и оно спустилось на первый этаж, зашло в инфекционное отделение и расположилось в одной из кабинок туалета, там, где дыра в полу была испачкана светлым, чуть ли не белым, калом. Это были испражнения больного гепатитом.
И тело зачерпнуло немного этого кала и проглотило. Он явственно видел, как поглощенное вещество спускается по пищеводу, попадает в желудок, обволакивается густой пеленой желудочного сока, как пришлые микроорганизмы лихорадочно начинают свою работу, перестраивая, изменяя плоть, в которую попали.
Он усмехнулся. Тело действительно знало, что делало. Имея разум и мало-мальски понимая законы мира тел, в который забросила тебя твоя миссия, ты всегда можешь просчитать оптимальную линию поведения. Любая Вселенная построена на ритуалах. В этой они тоже были. И тот ритуал, который сейчас выполняло тело, был следующим: если бы добиться, чтобы твое тело приобрело определенные черты и отвечало соответствующим нормам, оно получило бы новый, необходимый тебе сейчас статус — статус «больного» — со всеми надлежащими выгодами. Путей для приобретения такого статуса было множество, и предстояло выбрать оптимальный.
…Шахов сдал анализы, и у врача исчезли последние сомнения. Пациент был болен болезнью Боткина, причем в самой жестокой форме. Его немедленно перевели в инфекционное отделение.
И здесь он действовал в строгом соответствии с выбранным ритуалом: выбрасывал таблетки, нарушал предписания врачей, а кроме этого, каждый день вызывался выносить выварку с объедками, чтобы, зайдя за склады, до отказа набить желудок разной гадостью.
Он только чудом не умер в конце концов, и спасло его лишь то, что его тело, избавленное от навязчивого контроля разума, восстанавливалось куда быстрее, чем другие.
Через полтора месяца, когда последний желтушный микроб переселился в мир иной, Шахов предстал перед ГВКК и получил право на отпуск по состоянию здоровья. Оформление документов должно было занять недели две. Это время Шахов проведет в роте, объявил ему заведующий инфекционным отделением.
— А ты все-таки сделал это, — обратился к Шахову находившийся здесь же, в кабинете, завхируршей. — Дебил, ты что, не понимаешь, что твоя печень теперь сдохла? А тебе всего восемнадцать лет!